«Многие убрали „Медузу“ в архив, потому что не выдерживают»
Почему всё больше людей сознательно отказываются от новостей?
С недавних пор мы всё чаще встречаем тех, кто не в курсе последних событий — хотя раньше эти люди не могли оторвать глаз от новостной ленты.
Команда проекта WP собрала информацию и проанализировала эти изменения с помощью глубинных интервью и общих встреч с десятками подписчиков, а затем вместе с нашими психологами попыталась ответить на следующие вопросы:
Команда проекта WP собрала информацию и проанализировала эти изменения с помощью глубинных интервью и общих встреч с десятками подписчиков, а затем вместе с нашими психологами попыталась ответить на следующие вопросы:
— Почему же все больше людей сознательно отказываются от чтения новостей?- — Как это сказывается на их психике и к каким последствиям может привести?
- — И правда ли, что все ресурсы психики могут быть исчерпаны?
В качестве основного метода нашего исследования мы использовали глубинные интервью, которые команда собрала в ходе личных и онлайн-бесед. Также мы опирались на количественные методы — опросы и анализ данных нашего чат-бота.
Нашими респондентами выступили подписчики проекта и участники психологических групп. Общее число опрашиваемых — 120 чел.
Важное уточнение для более полного понимания результатов — все информанты:
1. Имеют антивоенную позицию;
2. Были глубоко вовлечены в новостную повестку с начала войны;
3. Все так или иначе на протяжении 2,5 лет обращались за психологической помощью.
По результатам опроса мы выяснили, что:
📌 65% респондентов (78 человек) сознательно или неосознанно отказались или значительно сократили потребление новостного контента;
📌 45% из них отметили потерю интереса к новостям летом 2023 года. Остальные говорят, что это произошло в мае 2024-го (когда произошла инаугурацию Путина на пятый срок);
📌 полностью отказались от чтения новостей 26% опрошенных мужчин и 18% женщин;
📌 все респонденты подчеркивают, что во время наиболее трагических событий возобновляют чтение новостей. Последним подобным поводом они называют смерть Навального в феврале 2024-го.
Нашими респондентами выступили подписчики проекта и участники психологических групп. Общее число опрашиваемых — 120 чел.
Важное уточнение для более полного понимания результатов — все информанты:
1. Имеют антивоенную позицию;
2. Были глубоко вовлечены в новостную повестку с начала войны;
3. Все так или иначе на протяжении 2,5 лет обращались за психологической помощью.
По результатам опроса мы выяснили, что:
📌 65% респондентов (78 человек) сознательно или неосознанно отказались или значительно сократили потребление новостного контента;
📌 45% из них отметили потерю интереса к новостям летом 2023 года. Остальные говорят, что это произошло в мае 2024-го (когда произошла инаугурацию Путина на пятый срок);
📌 полностью отказались от чтения новостей 26% опрошенных мужчин и 18% женщин;
📌 все респонденты подчеркивают, что во время наиболее трагических событий возобновляют чтение новостей. Последним подобным поводом они называют смерть Навального в феврале 2024-го.
«Человек привыкает ко всему», — комментирует эти данные один из психологов нашей команды. — «Этот факт звучит чудовищно, когда мы говорим о привыкании к войне, но, тем не менее, именно так механизмы психологической защиты оберегают психику человека, заслоняя его от невыносимого.
Первоначально одним из самых популярных запросов психологического консультирования была невозможность прекратить скроллинг новостей. Ощущая, что жизнь неконтролируемо разваливается на куски, человек стремился прочитать всю доступную информацию и вернуть себе контроль над своей жизнью, ну или хотя бы ощущение этого контроля. Человек получает информацию, лишь подтверждающую самые печальные прогнозы, но ничего, что бы вселяло надежду, и вследствие этого он погружается в депрессивное состояние.
А тем временем, на паузу поставлена вся собственная жизнь — работа, учеба, семья, дети, хобби — все это отодвинуто на задний план, выполняется "на автомате", а то и вовсе заброшено. Но с ходом времени психика притупляет ощущение невыносимости происходящего. Как бы ни цинично звучала фраза "нормализация войны" — она отражает процесс адаптации к тому, что непрерывный скроллинг не помогает справиться с ситуацией, а вот "жить свою жизнь", законопатившись в башне из слоновой кости внезапно приносит если не облегчение, то хотя бы забвение».
Первоначально одним из самых популярных запросов психологического консультирования была невозможность прекратить скроллинг новостей. Ощущая, что жизнь неконтролируемо разваливается на куски, человек стремился прочитать всю доступную информацию и вернуть себе контроль над своей жизнью, ну или хотя бы ощущение этого контроля. Человек получает информацию, лишь подтверждающую самые печальные прогнозы, но ничего, что бы вселяло надежду, и вследствие этого он погружается в депрессивное состояние.
А тем временем, на паузу поставлена вся собственная жизнь — работа, учеба, семья, дети, хобби — все это отодвинуто на задний план, выполняется "на автомате", а то и вовсе заброшено. Но с ходом времени психика притупляет ощущение невыносимости происходящего. Как бы ни цинично звучала фраза "нормализация войны" — она отражает процесс адаптации к тому, что непрерывный скроллинг не помогает справиться с ситуацией, а вот "жить свою жизнь", законопатившись в башне из слоновой кости внезапно приносит если не облегчение, то хотя бы забвение».
В самом начале, когда у нашей команды только появилась идея провести это исследование, мы считали, что причин для отказа от новостей будет немного, и про каждую из них мы сможем написать подробно вместе с комментариями от наших психологов. Но в процессе опросов и интервью выяснилось, что отказ от чтения новостей обусловлен самыми разнообразными факторами — как внутренними, так и внешними. Поэтому мы решили выбрать три самых информативных и интересных, на наш взгляд, интервью и на их примере показать вам, как с начала войны изменилось отношение людей к СМИ и новостям и почему это произошло.
«Человек не может долго находиться в состоянии небытия. Надо как-то двигаться дальше»
Анна, 57 лет
находится внутри России.
Анна, 57 лет
находится внутри России.
Сейчас, когда я узнаю плохие новости, я мало что чувствую. Они же каждый день плохие. И есть какой-то уровень новостей, который уже никак не трогает вообще. Какое-то отупение выросло, которое уже не пробивается.
Комментарий психолога:
Психика адаптируется к происходящему во внешней среде, снижая уровень эмоциональной реактивности на то, что еще недавно вызывало мощнейшую реакцию и даже шок — происходит притупление эмоций. Тем самым психика защищает человека, в некоторой степени нормализуя происходящее вокруг и превращая это в рутину.
Психика адаптируется к происходящему во внешней среде, снижая уровень эмоциональной реактивности на то, что еще недавно вызывало мощнейшую реакцию и даже шок — происходит притупление эмоций. Тем самым психика защищает человека, в некоторой степени нормализуя происходящее вокруг и превращая это в рутину.
«Разрушено 4 дома, погибло 5 человек». Окей. Это уже не воспринимается как в начале войны, когда каждый случай, а их было очень много, все проходили через тело.
Меня хватило где-то на год сильных чувств, и всё.
Когда началась война, я практически всё время читала новости. У меня еще была новая работа. Но раз в час я точно залезала, если не чаще. Я просто помню это ощущение — мне надо было углубиться в новый проект, а у меня было чувство, что это всё ерунда. Это всё было неважно. Я там висела много.
Я не ощущала время. Ужас ощущала каждую минуту, а время — нет. Мне казалось это безумно важным. Это было чувство контроля, когда ты якобы контролируешь ситуацию.
Новости вызывают разные чувства. Иногда страх, иногда ужас прям накрывает, иногда чувство тошноты.
Я их не перевариваю. У меня просто как-то всё внутрь падает, там дырка.
Меня хватило где-то на год сильных чувств, и всё.
Когда началась война, я практически всё время читала новости. У меня еще была новая работа. Но раз в час я точно залезала, если не чаще. Я просто помню это ощущение — мне надо было углубиться в новый проект, а у меня было чувство, что это всё ерунда. Это всё было неважно. Я там висела много.
Я не ощущала время. Ужас ощущала каждую минуту, а время — нет. Мне казалось это безумно важным. Это было чувство контроля, когда ты якобы контролируешь ситуацию.
Новости вызывают разные чувства. Иногда страх, иногда ужас прям накрывает, иногда чувство тошноты.
Я их не перевариваю. У меня просто как-то всё внутрь падает, там дырка.
Комментарий психолога:
Ощущение потери контроля над собственной жизнью, появившееся в жизни людей с началом войны, переживается очень мучительно. Человек встречается с экзистенциальной неопределенностью в самом страшном ее воплощении, и стремление читать все новости на всех каналах рождается в ответ на эту неопределённость, как отчаянная попытка избавиться от тотального чувства беспомощности. Парадоксальным образом погружение в информацию о происходящем только усиливают субъективное ощущение, что жизнь несется под откос, и возникает замкнутый круг.
Ощущение потери контроля над собственной жизнью, появившееся в жизни людей с началом войны, переживается очень мучительно. Человек встречается с экзистенциальной неопределенностью в самом страшном ее воплощении, и стремление читать все новости на всех каналах рождается в ответ на эту неопределённость, как отчаянная попытка избавиться от тотального чувства беспомощности. Парадоксальным образом погружение в информацию о происходящем только усиливают субъективное ощущение, что жизнь несется под откос, и возникает замкнутый круг.
Оно там ложится, и вроде как если не трогать, то оно там и лежит. Но если начать говорить на эту тему, я начну плакать. Даже могу начать рыдать.
Если говорить о реакции «бей, замри, беги», то у меня вообще всё замерло. И организм замер, и жизнь моя замерла. Всё стало очень мало функционирующее.
В начале войны было много эмоций. Всё было взахлёст. А потом всё замерло, и я как будто перестала жить.
Если говорить о реакции «бей, замри, беги», то у меня вообще всё замерло. И организм замер, и жизнь моя замерла. Всё стало очень мало функционирующее.
В начале войны было много эмоций. Всё было взахлёст. А потом всё замерло, и я как будто перестала жить.
Комментарий психолога:
Происходящее фактически является хронической реакцией горя: ощущение, что все остановилось, отсутствие динамики в этом состоянии — ни улучшения, ни «просветов». Человек не может соприкоснуться со своими чувствами, которые некогда испытывал — настолько это больно. Чувство безысходности становится центральным и окрашивает все существование человека даже в тех сферах, которые как будто и не затронуты войной. Реакция «замри» рискует перерасти в последующий способ жить.
Происходящее фактически является хронической реакцией горя: ощущение, что все остановилось, отсутствие динамики в этом состоянии — ни улучшения, ни «просветов». Человек не может соприкоснуться со своими чувствами, которые некогда испытывал — настолько это больно. Чувство безысходности становится центральным и окрашивает все существование человека даже в тех сферах, которые как будто и не затронуты войной. Реакция «замри» рискует перерасти в последующий способ жить.
Поэтому я пошла на терапию, и у меня такой образ придумался, что я как подводная лодка: я себя ощущаю, но вроде как сижу в подводной лодке, и у меня заканчивается кислород. Человек не может долго находиться в состоянии небытия. Надо как-то двигаться куда-то дальше. Мне нужно найти способ не умирать, потому что это больше на умирание похоже.
В количественном соотношении всё-таки да — я стала меньше читать новостей. У меня есть какие-то привычные источники, я могу эти выпуски на несколько часов растягивать, ставить на паузу. Но я не полезу специально читать новости. Смысла нет. Если раньше я бесконечно слушала-читала, что вот сейчас что-то важное куда-то сдвинется, то сейчас нет этого ощущения.
Не знаю, насколько это осознанно. Сказать, что я себе намеренно сокращаю потребление новостного контента — это да. Я знаю людей, которые вообще перестали смотреть — раз в неделю смотрят и выглядят совершенно счастливыми.
Моя цель прочтения новостей — стратегическая. Это смешно, да. Обстановка — это как шахматная доска. Я в середине этой шахматной доски, и мне нужно понимать угрожающие моменты. Чисто для выживания — что еще может угрожать мне, детям и близким.
К людям противоположных взглядов — если я знаю человека давно и понимаю, что в принципе это хороший человек, но так получилось, что у него голова по-другому устроена, и сейчас он со мной на противоположной стороне — я даже к ним не испытываю отрицательных эмоций. Ну, если это не совсем людоедские какие-то истории, я научилась принимать выбор каждого.
Было очень много потерь. Если в начале войны я просто рубила — есть люди, с которыми я обрубила связи и никогда больше не буду общаться, и сейчас не захочу. Но это были эмоции, которые невозможно было остановить. То сейчас это смирение, примирение какое-то внутреннее, мне сложно сказать.
Слишком много процессов внутри меня произошло. Это такой сложный путь был, что я сейчас не претендую на истинную позицию. То есть то, что для меня плохо — это таким и осталось. Но если человек считает, что это для него хорошо, я не буду его переубеждать. Я какими-то другими частями с этим человеком общаюсь, другой частью себя. Я знаю этих людей хорошо. И я знаю, почему этот человек так думает. Знаю, что это не зло. Это может быть заблуждение, но это не потому, что он агрессивный людоед. Он так по-другому устроен, или он иначе не выдержит.
В количественном соотношении всё-таки да — я стала меньше читать новостей. У меня есть какие-то привычные источники, я могу эти выпуски на несколько часов растягивать, ставить на паузу. Но я не полезу специально читать новости. Смысла нет. Если раньше я бесконечно слушала-читала, что вот сейчас что-то важное куда-то сдвинется, то сейчас нет этого ощущения.
Не знаю, насколько это осознанно. Сказать, что я себе намеренно сокращаю потребление новостного контента — это да. Я знаю людей, которые вообще перестали смотреть — раз в неделю смотрят и выглядят совершенно счастливыми.
Моя цель прочтения новостей — стратегическая. Это смешно, да. Обстановка — это как шахматная доска. Я в середине этой шахматной доски, и мне нужно понимать угрожающие моменты. Чисто для выживания — что еще может угрожать мне, детям и близким.
К людям противоположных взглядов — если я знаю человека давно и понимаю, что в принципе это хороший человек, но так получилось, что у него голова по-другому устроена, и сейчас он со мной на противоположной стороне — я даже к ним не испытываю отрицательных эмоций. Ну, если это не совсем людоедские какие-то истории, я научилась принимать выбор каждого.
Было очень много потерь. Если в начале войны я просто рубила — есть люди, с которыми я обрубила связи и никогда больше не буду общаться, и сейчас не захочу. Но это были эмоции, которые невозможно было остановить. То сейчас это смирение, примирение какое-то внутреннее, мне сложно сказать.
Слишком много процессов внутри меня произошло. Это такой сложный путь был, что я сейчас не претендую на истинную позицию. То есть то, что для меня плохо — это таким и осталось. Но если человек считает, что это для него хорошо, я не буду его переубеждать. Я какими-то другими частями с этим человеком общаюсь, другой частью себя. Я знаю этих людей хорошо. И я знаю, почему этот человек так думает. Знаю, что это не зло. Это может быть заблуждение, но это не потому, что он агрессивный людоед. Он так по-другому устроен, или он иначе не выдержит.
Комментарий психолога:
Возникшая в начале войны поляризация общества, в основе которой лежат ценностные конфликты, с ходом времени начинает сглаживаться — необходимость сосуществовать с людьми, занявшими разные позиции, вынуждает к пересмотру первоначальных позиций.
Первоначально раскрасившийся в бело-черную гамму мир приобретает многоцветие — люди возобновляют или пытаются сохранить отношения с близкими, находя с ними точки соприкосновения. Потребность в близости и поддержании теплых и близких отношений не отменяет ценностных противоречий, но помогает научиться быть близко иначе, соприкасаться не острыми углами, а тем, что роднит и объединяет.
Возникшая в начале войны поляризация общества, в основе которой лежат ценностные конфликты, с ходом времени начинает сглаживаться — необходимость сосуществовать с людьми, занявшими разные позиции, вынуждает к пересмотру первоначальных позиций.
Первоначально раскрасившийся в бело-черную гамму мир приобретает многоцветие — люди возобновляют или пытаются сохранить отношения с близкими, находя с ними точки соприкосновения. Потребность в близости и поддержании теплых и близких отношений не отменяет ценностных противоречий, но помогает научиться быть близко иначе, соприкасаться не острыми углами, а тем, что роднит и объединяет.
У меня есть знакомая. Если ей сейчас начать рассказывать, что на самом деле происходит, она, скорее всего, у меня на глазах умрет. Для нее всё очень травматично, даже на очень мелком уровне. Поэтому она защищается, старается бытовыми вещами заниматься, потому что у нее нет запаса прочности.
Поэтому как я могу от нее требовать, приставать или убеждать? Она не сможет. Зачем? Что изменится, если я «грохну» её своей информацией?
Поэтому как я могу от нее требовать, приставать или убеждать? Она не сможет. Зачем? Что изменится, если я «грохну» её своей информацией?
«Я просто работаю-работаю-работаю, чтобы не думать»
Любовь, 37 лет
находится внутри России.
Любовь, 37 лет
находится внутри России.
У меня сейчас инстинкт самосохранения включился. Год назад я рыдала, хотела уехать из страны, забрать детей. Сначала я уезжала сама, работала, пыталась снять квартиру. Потом возвращалась.
То, что происходит в Украине, для меня это трагедия. И большая моя боль. Но чтобы не сойти с ума, я стала просто защищать себя, свой мозг. Я сказала: я должна себя сохранить. Кто-то же должен в России остаться здравомыслящим. Я просто отключилась от всего.
То, что происходит в Украине, для меня это трагедия. И большая моя боль. Но чтобы не сойти с ума, я стала просто защищать себя, свой мозг. Я сказала: я должна себя сохранить. Кто-то же должен в России остаться здравомыслящим. Я просто отключилась от всего.
Комментарий психолога:
На смену первой реакции, когда у многих запустился эффект катастрофизации мышления — нужно бежать, быть подальше от происходящего, не соприкасаться -пришла новая стадия, когда человек возвращает себе способность оценивать риски, анализировать выгоды и потери от различных вариантов действий, очерчивать выбранную стратегию действий в категориях личностных смыслов. Стратегия сохранения себя говорит о расширении горизонта планирования, «игре вдолгую». Человек принимает необходимость прожить сегодняшний день так, чтобы не только не предать собственные ценности, но и сохранить себя для завтрашнего и последующих дней.
На смену первой реакции, когда у многих запустился эффект катастрофизации мышления — нужно бежать, быть подальше от происходящего, не соприкасаться -пришла новая стадия, когда человек возвращает себе способность оценивать риски, анализировать выгоды и потери от различных вариантов действий, очерчивать выбранную стратегию действий в категориях личностных смыслов. Стратегия сохранения себя говорит о расширении горизонта планирования, «игре вдолгую». Человек принимает необходимость прожить сегодняшний день так, чтобы не только не предать собственные ценности, но и сохранить себя для завтрашнего и последующих дней.
Я очень много работаю, на износ. В выходные я работаю, чтобы не думать. Я так погрузилась в работу умышленно — чтобы не думать. Потому что я понимаю, что единственное, что я могу — это сохранить свой разум для себя, чтобы прекрасная Россия будущего сохранилась, потому что чем больше адекватных людей, тем лучше. Да, мы сейчас ничего не можем.
Что я сейчас чувствую? Я в ожидании. И просто работаю-работаю-работаю, чтобы не думать. Остается суббота-воскресенье, где я остаюсь сама с собой. У меня нет сил эмоционировать. Я до такой степени упахиваюсь, что у меня нет сил на эмоции, на слёзы, на истерики. То есть когда я остаюсь сама с собой, не уставшая, меня накрывает.
Что я сейчас чувствую? Я в ожидании. И просто работаю-работаю-работаю, чтобы не думать. Остается суббота-воскресенье, где я остаюсь сама с собой. У меня нет сил эмоционировать. Я до такой степени упахиваюсь, что у меня нет сил на эмоции, на слёзы, на истерики. То есть когда я остаюсь сама с собой, не уставшая, меня накрывает.
Комментарий психолога:
Работать на износ — одна из форм зависимости, которая, как и все другие, выполняет заместительную функцию, давая человеку забвение от того, с чем встречаться для него мучительно. Своего рода бегство. Однако, осознание того, зачем это нужно, из зависимости превращается в инструмент, погружающий психику в энергосохраняющий режим анабиоза.
Одновременно с этим консервация чувств, на выражение которых не остается ресурса, не дает шанса на их правильное проживание. Подавленная энергия нерастраченных чувств ищет выход и, не получая его, может оказывать разрушительное действие на психику человека.
Работать на износ — одна из форм зависимости, которая, как и все другие, выполняет заместительную функцию, давая человеку забвение от того, с чем встречаться для него мучительно. Своего рода бегство. Однако, осознание того, зачем это нужно, из зависимости превращается в инструмент, погружающий психику в энергосохраняющий режим анабиоза.
Одновременно с этим консервация чувств, на выражение которых не остается ресурса, не дает шанса на их правильное проживание. Подавленная энергия нерастраченных чувств ищет выход и, не получая его, может оказывать разрушительное действие на психику человека.
А у нас здесь (Москва, прим. ред.) тишь и благодать, люди ходят на пляж, люди ходят в спортзал, я пью свежевыжатый сок по дороге в спортзал. То есть как будто бы ничего не происходит, и мне от этого становится стыдно. То есть внешне моя жизнь ничем не отличается от моей жизни четыре года назад.
И ты думаешь — ну что я могу сделать? Ничего.
И ты думаешь — ну что я могу сделать? Ничего.
Комментарий психолога:
Стыд — ощущение своей несостоятельности, «неправильности», очень близок к чувству вины, но все же отличен от нее. Вина касается конкретных поступков, стыд же — это про то, что человек ощущает себя незаслуживающим той жизни, которой он живет. Иррациональность этого чувства базируется на том, что решение о начале войны, принятое другими людьми, как будто отнимает у человека право на жизнь и радость. В значительной мере стыд — социально индуцированное чувство, внутри которого вопрос ответственности размывается.
Стыд — ощущение своей несостоятельности, «неправильности», очень близок к чувству вины, но все же отличен от нее. Вина касается конкретных поступков, стыд же — это про то, что человек ощущает себя незаслуживающим той жизни, которой он живет. Иррациональность этого чувства базируется на том, что решение о начале войны, принятое другими людьми, как будто отнимает у человека право на жизнь и радость. В значительной мере стыд — социально индуцированное чувство, внутри которого вопрос ответственности размывается.
«Я открываю новости — там Палестина-Украина — а мне вообще всё равно»
Аля, 35 лет
находится за пределами России.
Аля, 35 лет
находится за пределами России.
Эмоции и чувства от плохих новостей для меня зависят от того, где это новость происходит. Последний раз негативные эмоции у меня были связанные с «Крокусом». Всё, что связано с Украиной, уже не вызывает таких эмоций. Мне кажется, уже пошло какое-то привыкание, отупение.
Комментарий психолога:
Срабатывает эффект новизны. Война постепенно перестала быть фигурой и превратилась в фон, но другие события, сопоставимые по силе пробуждаемых эмоций, по-прежнему вызывают отклик. С этической точки зрения это может выглядеть цинизмом, но психика защищает человека от изматывающих страданий, делая привычным то, что еще вчера вызывало ужас. На ценностном уровне человек остается прежним — и добро, и зло для него не меняются местами — но порог эмоциональных реакций изменяется, возникает своего рода «толстокожесть».
Срабатывает эффект новизны. Война постепенно перестала быть фигурой и превратилась в фон, но другие события, сопоставимые по силе пробуждаемых эмоций, по-прежнему вызывают отклик. С этической точки зрения это может выглядеть цинизмом, но психика защищает человека от изматывающих страданий, делая привычным то, что еще вчера вызывало ужас. На ценностном уровне человек остается прежним — и добро, и зло для него не меняются местами — но порог эмоциональных реакций изменяется, возникает своего рода «толстокожесть».
Я стараюсь не читать ничего. Если что-то где-то мелькает, то уже ничего не испытываю по этому поводу, что бы там ни происходило.
У меня резкая реакция была на новость о смерти Навального. Была ссора с родителями. Я не могла справиться с эмоциями. Когда Алексей умер, мы с мамой об этом заговорили и она сказала: «Ну вот, у человека время пришло». Меня это порвало, я говорю: «Какое время?!». Даже если это была естественная смерть. В общем, я психанула. И это было очень болезненно.
Узнав о его смерти, я почувствовала безнадежность. Я до этого не понимала, наверное, потому что человек был живой. Я не могу сказать, что думала о нем каждый день, пока он был в тюрьме. Но в тот момент, когда он умер, у меня появилось чувство, что никакого светлого будущего дальше точно не будет. Мандела-то выжил, что-то там построил, что-то изменил. А Навальный умер, всё. Полное чувство безнадежности.
У меня резкая реакция была на новость о смерти Навального. Была ссора с родителями. Я не могла справиться с эмоциями. Когда Алексей умер, мы с мамой об этом заговорили и она сказала: «Ну вот, у человека время пришло». Меня это порвало, я говорю: «Какое время?!». Даже если это была естественная смерть. В общем, я психанула. И это было очень болезненно.
Узнав о его смерти, я почувствовала безнадежность. Я до этого не понимала, наверное, потому что человек был живой. Я не могу сказать, что думала о нем каждый день, пока он был в тюрьме. Но в тот момент, когда он умер, у меня появилось чувство, что никакого светлого будущего дальше точно не будет. Мандела-то выжил, что-то там построил, что-то изменил. А Навальный умер, всё. Полное чувство безнадежности.
Комментарий психолога:
Персонификация надежды (то есть образ человека, рисующего для нас счастливое, привлекательное будущее и кажущегося способным это будущее нам создать) — это естественный процесс. Нам хочется наделить этого человека сверхъестественными возможностями и разделить с ним ответственность на нашу жизнь в будущем.
Архетипическая фигура Героя — именно его воплощал в себе Алексей Навальный — становится источником воодушевления, надежды, а его видение «прекрасной Россия будущего» было неразделимо с ним самим. Для многих людей он составлял внешнюю опору, найти которую внутри себя многие не смогли. Его гибель произвела эффект «карточного домика», когда люди утратили смысл борьбы за будущее, прочно ассоциировавшееся с фигурой Алексея.
Персонификация надежды (то есть образ человека, рисующего для нас счастливое, привлекательное будущее и кажущегося способным это будущее нам создать) — это естественный процесс. Нам хочется наделить этого человека сверхъестественными возможностями и разделить с ним ответственность на нашу жизнь в будущем.
Архетипическая фигура Героя — именно его воплощал в себе Алексей Навальный — становится источником воодушевления, надежды, а его видение «прекрасной Россия будущего» было неразделимо с ним самим. Для многих людей он составлял внешнюю опору, найти которую внутри себя многие не смогли. Его гибель произвела эффект «карточного домика», когда люди утратили смысл борьбы за будущее, прочно ассоциировавшееся с фигурой Алексея.
Меня сильно ранила новость о «Крокусе», и даже больше то, что было потом. Я когда в новостях увидела видео пыток, это было самое страшное, потому что я поняла, что пытки буквально легализуют и большинство населения это одобряют, и мне стало очень страшно. Меня это поразило, что их на носилках вносили в зал суда, и люди говорили, что так и надо. А доказательства где? Без суда и следствия могут казнить, могут пытать. А если в следующий раз это вы будете? Самое ранящее было, что люди это одобряют.
Комментарий психолога:
Во время войны меняются социальные нормы, и медиа транслируют их людям, тем самым «репрезентируя» новую нормальность.
Демонстрация одобрения жестокости чаще всего связаны с подсознательными попытками ее объяснить — человеку для сосуществования с чем-то непереносимым необходимо найти приемлемое объяснение этому явлению, и пусть объяснения могут быть не слишком логичными, они объясняют происходящее наличием скрытой информации, соображениями глобальной справедливости, или чем-то еще. В условиях дефицита достоверной информации или ее противоречивости такие простые объяснения помогают человеку смириться с тем, что ему сложно принять.
Другая сторона — поляризация общества. Разделение на «своих» и «чужих» принимает все более радикальные формы, порождая нетерпимость к любому представителю противоположного стана. Возникает ощущение индульгенции за все, что сделано в отношении «чужого».
Во время войны меняются социальные нормы, и медиа транслируют их людям, тем самым «репрезентируя» новую нормальность.
Демонстрация одобрения жестокости чаще всего связаны с подсознательными попытками ее объяснить — человеку для сосуществования с чем-то непереносимым необходимо найти приемлемое объяснение этому явлению, и пусть объяснения могут быть не слишком логичными, они объясняют происходящее наличием скрытой информации, соображениями глобальной справедливости, или чем-то еще. В условиях дефицита достоверной информации или ее противоречивости такие простые объяснения помогают человеку смириться с тем, что ему сложно принять.
Другая сторона — поляризация общества. Разделение на «своих» и «чужих» принимает все более радикальные формы, порождая нетерпимость к любому представителю противоположного стана. Возникает ощущение индульгенции за все, что сделано в отношении «чужого».
Первые две недели войны я читала абсолютно всё. Я не читала пропагандистские новости, только в основном «Медузу». Я не помню, с какого момента я перестала. Скорее всего, с мая 2022 года. Сейчас я могу неделю или две вообще не открывать [Медузу].
В первый месяц войны это было подсознательное желание быть внутри этого. Я помню, что первые две недели я открывала какие-то каналы в Телеграме, и там украинцы выкладывали трупы солдат российских, там ничего прикрыто не было. Они это всё выкладывали в туристические паблики. Эти новости я увидела, хотя их не запрашивала. Потом в какой-то момент я написала им: «Зачем вы это делаете?» Мне ответили: «Чтобы поглумиться». Я была в шоке. Я тогда подумала, что есть какие-то вещи, которые переступать нельзя. Война войной, но есть вещи, которых делать нельзя. И тогда меня от этого как отрезало. Я подумала: «Зачем я над собой так издеваюсь?»
Все как-то периодами. Когда возникает большой инфоповод, то читаешь, потом опять перестаешь. Но если год назад это был осознанный детокс, то сейчас более естественный, я бы сказала. Сейчас у меня не возникает такого желания. Год назад я себя контролировала. А этот год перестала.
Есть люди, которые осознанно контролируют эти реакции, знаете, говорят «как об стенку горох». У меня это скорее неконтролируемое состояние, когда уже подсознательный защитный механизм психики, когда она уже устала всё это принимать и переваривать.
В первый месяц войны это было подсознательное желание быть внутри этого. Я помню, что первые две недели я открывала какие-то каналы в Телеграме, и там украинцы выкладывали трупы солдат российских, там ничего прикрыто не было. Они это всё выкладывали в туристические паблики. Эти новости я увидела, хотя их не запрашивала. Потом в какой-то момент я написала им: «Зачем вы это делаете?» Мне ответили: «Чтобы поглумиться». Я была в шоке. Я тогда подумала, что есть какие-то вещи, которые переступать нельзя. Война войной, но есть вещи, которых делать нельзя. И тогда меня от этого как отрезало. Я подумала: «Зачем я над собой так издеваюсь?»
Все как-то периодами. Когда возникает большой инфоповод, то читаешь, потом опять перестаешь. Но если год назад это был осознанный детокс, то сейчас более естественный, я бы сказала. Сейчас у меня не возникает такого желания. Год назад я себя контролировала. А этот год перестала.
Есть люди, которые осознанно контролируют эти реакции, знаете, говорят «как об стенку горох». У меня это скорее неконтролируемое состояние, когда уже подсознательный защитный механизм психики, когда она уже устала всё это принимать и переваривать.
Комментарий психолога:
Люди различаются по степени чувствительности к эмоциональным стимулам — этим различиям способствуют и особенности нервной системы, и жизненный опыт. Кроме того, контролировать внешние проявления — это навык, который можно приобрести путем специальных тренировок. Но когда мы говорим о сегодняшнем дне, то, скорее всего, те, кто кажется нам внешне совершенно непробиваемыми, просто дальше, чем мы сами, прошли по пути закапсулирования эмоций. Психика притупила их эмоциональную реактивность, чтобы человек не испытывал постоянные страдания. Именно эти люди кажутся нам совершенно ни на что не реагирующими. Безусловно, есть те, кого вообще не трогают чужие страдания. Обычно таким свойством обладают психопатические личности, но процент таких людей не слишком высок.
Люди различаются по степени чувствительности к эмоциональным стимулам — этим различиям способствуют и особенности нервной системы, и жизненный опыт. Кроме того, контролировать внешние проявления — это навык, который можно приобрести путем специальных тренировок. Но когда мы говорим о сегодняшнем дне, то, скорее всего, те, кто кажется нам внешне совершенно непробиваемыми, просто дальше, чем мы сами, прошли по пути закапсулирования эмоций. Психика притупила их эмоциональную реактивность, чтобы человек не испытывал постоянные страдания. Именно эти люди кажутся нам совершенно ни на что не реагирующими. Безусловно, есть те, кого вообще не трогают чужие страдания. Обычно таким свойством обладают психопатические личности, но процент таких людей не слишком высок.
Сложно какой-то таймер поставить. Но месяца четыре я не испытываю особых эмоций от новостей, а процесс, когда я перестала активно скролить новости — может год, может полгода.
Это какое-то отупение к новостям, в плане того, что они вообще не вызывают никаких эмоций. Я открываю, там Палестина-Украина, а мне вообще всё равно. Эмпатия притупляется. И приходит страх, что ничего хорошего в будущем не будет. Я перестала мечтать вообще о чем-либо. Хотя всю мою жизнь у меня было чувство, что всё будет хорошо. А вот сейчас оно ушло.
Новости стали вызывать меньше эмоций. Мне кажется, это в сторону худшего понимания пришло. Когда были новости про обстрелянную больницу в Украине, я поняла, что у меня вообще никаких эмоций нет по этому поводу — ни отрицательных, ни положительных. Я думала: по идее, я должна какие-то эмоции испытывать, а их нет. Я прочитала, закрыла и пошла дальше, как будто ничего нет.
Это какое-то отупение к новостям, в плане того, что они вообще не вызывают никаких эмоций. Я открываю, там Палестина-Украина, а мне вообще всё равно. Эмпатия притупляется. И приходит страх, что ничего хорошего в будущем не будет. Я перестала мечтать вообще о чем-либо. Хотя всю мою жизнь у меня было чувство, что всё будет хорошо. А вот сейчас оно ушло.
Новости стали вызывать меньше эмоций. Мне кажется, это в сторону худшего понимания пришло. Когда были новости про обстрелянную больницу в Украине, я поняла, что у меня вообще никаких эмоций нет по этому поводу — ни отрицательных, ни положительных. Я думала: по идее, я должна какие-то эмоции испытывать, а их нет. Я прочитала, закрыла и пошла дальше, как будто ничего нет.
Какие выводы можно сделать из всего этого?
Как мы видим, реакции на стресс и переживания у респондентов сильно различаются — кто-то полностью отказался от новостей, посвятив себя работе, а кто-то, хоть и продолжает их читать, но уже не испытывает прежних эмоций.
Однако во всех этих историях есть нечто общее — фокус внимания постепенно смещается с мысли «Что я могу сделать, чтобы что-то изменить?» на вопрос «Как мне дальше жить с этим?»
И, к сожалению, ответа на него, как впрочем, и на первый вопрос, в новостях нет.
«Как прочтение новостей изменит мир?» — задавались вопросом наши респонденты, и сами же на него отвечали: «Отказавшись от этого, я по крайней мере спасу себя и свою психику».
Однако во всех этих историях есть нечто общее — фокус внимания постепенно смещается с мысли «Что я могу сделать, чтобы что-то изменить?» на вопрос «Как мне дальше жить с этим?»
И, к сожалению, ответа на него, как впрочем, и на первый вопрос, в новостях нет.
«Как прочтение новостей изменит мир?» — задавались вопросом наши респонденты, и сами же на него отвечали: «Отказавшись от этого, я по крайней мере спасу себя и свою психику».
Кроме того, в процессе личного общения с участниками групп и подписчиками наша команда обратила внимание на то, что даже среди людей, объединённых общими ценностями и взглядами, уже начинают разрушаться горизонтальные связи. Появляется напряжение между теми, «кто ещё в теме» и до сих пор читает новости, и теми, кто от них отказался и «спрятался в домике».
В результате более длительных бесед нам удалось выяснить, что одной из причин подобных изменений стала боязнь людей потерять «союзников» в лице тех, кто отказывается читать медиа. Многие опасаются (зачастую подсознательно), что, переставая следить за новостями, человек потенциально отказывается и от своей позиции относительно войны. Однако, как мы видим из интервью, отказ от чтения новостей — это лишь способ адаптироваться к происходящим событиям, направляя своё внимание на менее травмирующую и более подконтрольную сферу жизни.
Психолог Without Prejudice объясняет это так:
В результате более длительных бесед нам удалось выяснить, что одной из причин подобных изменений стала боязнь людей потерять «союзников» в лице тех, кто отказывается читать медиа. Многие опасаются (зачастую подсознательно), что, переставая следить за новостями, человек потенциально отказывается и от своей позиции относительно войны. Однако, как мы видим из интервью, отказ от чтения новостей — это лишь способ адаптироваться к происходящим событиям, направляя своё внимание на менее травмирующую и более подконтрольную сферу жизни.
Психолог Without Prejudice объясняет это так:
«По мере продолжения войны и расширения репрессий растет напряжение, которое усиливает разделение на «свой-чужой». И для того, чтобы причислять человека к «своим» уже недостаточно единства ценностей — появляются новые фильтры, ужесточаются критерии этих самых «своих».
На фоне давления со стороны власти для того, чтобы стать «своим», необходимо уже не только быть своим по сути, но и по форме — недостаточно быть просто против войны, нужно еще и совпадать по проявлениям этого противостояния. Различия в способах проживания внутреннего неприятия событий и демонстрации этого проживания становится барьером, разделяющим единомышленников на более или менее своих.
Примеров вокруг множество: уехавшие и оставшиеся; уехавшие в начале войны и от мобилизации; уехавшие, но работающие удаленно на российских предприятиях, и уехавшие, полностью разорвавшие все связи. Доверять всё меньшему числу людей — это реакция на кажущиеся и реально существующие опасности, некоторые из которых касаются свободы, а другие — идентичности. Происходит поляризация сообщества на основании не просто общности ценностей, а уже более частных признаков. Немалую роль в этом процессе играет и отсутствие признаваемого большинством лидера, которой мог бы предложить набор идей, принципов и целей, приемлемых и подходящих для сплочения единомышленников".
На фоне давления со стороны власти для того, чтобы стать «своим», необходимо уже не только быть своим по сути, но и по форме — недостаточно быть просто против войны, нужно еще и совпадать по проявлениям этого противостояния. Различия в способах проживания внутреннего неприятия событий и демонстрации этого проживания становится барьером, разделяющим единомышленников на более или менее своих.
Примеров вокруг множество: уехавшие и оставшиеся; уехавшие в начале войны и от мобилизации; уехавшие, но работающие удаленно на российских предприятиях, и уехавшие, полностью разорвавшие все связи. Доверять всё меньшему числу людей — это реакция на кажущиеся и реально существующие опасности, некоторые из которых касаются свободы, а другие — идентичности. Происходит поляризация сообщества на основании не просто общности ценностей, а уже более частных признаков. Немалую роль в этом процессе играет и отсутствие признаваемого большинством лидера, которой мог бы предложить набор идей, принципов и целей, приемлемых и подходящих для сплочения единомышленников".
Отметим, что все выводы о появлении напряжения внутри антивоенно настроенных групп сделаны исключительно на основе личных ощущений и восприятия команды проекта WP. Потому они не претендуют на исследовательскую объективность, а само это явление требует дальнейшего и более подробного изучения.
А в конце мы собрали для вас краткие и самые выразительные ответы участников наших групп и опросов.
- — «Понимание бесполезности и переливания из пустого в порожнее»
- — «Очень много стала занимать своя жизнь и это [война] стало не приоритетом. От этого тошно и от себя тошно»;
- — И правда ли, что все ресурсы психики могут быть исчерпаны?
- — «Если я к этому эмоционально подключусь, я сдохну!»
- — «Я не отказываюсь от своей борьбы, но новостей в моей жизни стало меньше»
- — «К сожалению, уже не убивает»
